Она ощутила, как внутри нее все сжалось. Ну конечно, все было слишком хорошо, чтобы так оставаться и впредь.
— Не знаю, почему ты считаешь, что я должна как-то там особенно среагировать. — Тон ее был деланно-безразличным, но с нотками враждебности.
Габби… — Хэнк взял ее руку и не отпускал, хотя она и старалась вырваться. Лишь убедившись, что попытки сопротивления окончены, продолжил: — Габби, я хочу, чтобы ты знала: все, что я сказал вчера ночью, — истинная правда. Я больше всего на свете хочу провести с тобой всю свою жизнь. И проведу. То есть… — Он смутился, усмехнулся, поправился: — Если, конечно, ты хочешь того же.
Она продолжала молча и внимательно смотреть на него, интуитивно чувствуя, что все не так просто, как кажется.
— Почему ты молчишь, Габби? Ты… ты не любишь меня? Или не веришь мне?
Габриелла вздохнула.
— Я немного старше тебя, Хэнк, и понимаю, что ты что-то от меня скрываешь. Иначе не настаивал бы так на том, чтобы нам не мешали. Верно ведь? Поэтому ты говори, а не спрашивай, верю я или нет. Ладно?
Он сглотнул, понимая, что задача предстоит нелегкая. Но всепоглощающая любовь и безумная, почти невыносимая нежность к этой женщине, ожидающей от него смертельного удара, заставили пойти напрямую. Потому что ложь и уклончивость — первые и основные враги истинного чувства.
— Когда у меня сломалась машина, я, как ты правильно запомнила, направлялся в Калифорнию. Я ехал на свадьбу. — Хэнк опустил голову, потом решительно поднял ее и посмотрел прямо на Габриеллу. — На свою свадьбу. Этим летом я работал на пляже в Майами, спасателем. И встретил там одну девушку. Мы вроде понравились друг другу. Ну и… ну и сама знаешь, как это бывает.
— Знаю, — безжизненным голосом отозвалась Габриелла.
— Так вот, значит, мы с ней встречались какое-то время, в основном по ночам… — Габби с такой силой стиснула зубы, что едва не сломала, но промолчала. — А потом… потом… ну, в общем, кто-то из парней на пляже сказал, что она дочь Энтони Гриффитса, того самого, киномагната, знаешь? И я… короче говоря, я решил, чем черт не шутит, и сделал ей предложение. А она вдруг согласилась. Да с таким восторгом! Словно сто лет мечтала замуж выйти, да никак жениха не могла поймать… Ну, пошли к отцу ее. Он тоже там с ней отдыхал. Я побаивался, но мистер Гриффите принял меня с распростертыми объятиями. Отличный мужик оказался. Такой простой, приветливый. Сроду бы не поверил, что у него денег куры не клюют. Пообещал меня сниматься пристроить в вестерне, сказал, меня ждет большая карьера в кинематографе. Будущим Клинтом Иствудом назвал… В общем… — Хэнк замолчал, покосился на Габриеллу, но та смотрела в сторону. — В общем, до свадьбы остается три недели.
— Ясно. — С ее губ упало одно только слово, но упало тяжело, словно булыжник.
— Нет, Габби, нет, не говори таким тоном, дорогая! Ты все неправильно поняла! — Он попытался прижать ее к себе, но она отвернулась от него. — Я не собираюсь жениться на ней, Габби! Слышишь? Не собираюсь! И не женюсь. Потому что хочу, чтобы ты стала моей женой! Ты и только ты! Я люблю тебя, Габби. Габриелла… Габриелла…
Она медленно повернула к нему залитое слезами лицо и еле слышно спросила:
— Это правда? Прошу тебя, Хэнк, не шути такими вещами.
— Господи, да за кого ты меня принимаешь, Габби? Неужели считаешь меня подлецом? Где, ты думаешь, я был до сих пор?
— Не… не знаю, — всхлипнув, ответила Габриелла.
— Ездил в Абилен.
— В Абилен?
— Угу. Вот за этим. — Он сунул руку в карман куртки, достал небольшой бархатный футляр и показал ей. — Как думаешь, что там внутри? А?
— Не знаю, — снова сказала она.
— Так уж и не знаешь? И даже не догадываешься? Ну-ка подумай, ты ведь девочка сообразительная, — улыбаясь, уговаривал Хэнк, крутя маленькой красной коробочкой перед ее глазами.
Габриелла, безусловно, знала, что именно продается в них. Более того, ей уже случалось получать такой подарок… Жизнь словно пошла по кругу. Похожий мужчина, похожий футляр… Будет ли финал таким же?
Нет! Потому что схожи эти двое мужчин только внешне.
И она улыбнулась в ответ, протянула левую руку и зажмурилась. Ее доверчивость была немедленно наказана. Потому что Хэнк тут же прижался к ней и начал покрывать жаркими поцелуями, одновременно расстегивая ее куртку.
Габби, смеясь, попыталась оттолкнуть его, но не тут-то было.
— Ничего у тебя не выйдет, красавица, теперь на тебе моя печать, — заявил он, принимаясь за пуговицы рубашки.
Она подняла руку — и верно, на безымянном пальце весело поблескивало кольцо с маленьким, но все же бриллиантом.
— Хэнк… — Голос ее прервался от волнения, но он услышал и поднял голову.
— Что?
— Ты это серьезно?
— Ха! Полагаешь, что кто-то может в шутку разбрасываться такими побрякушками? — Он взглянул ей в лицо и заметил, что на глаза его возлюбленной навернулись слезы. — Габриелла, любовь моя, я хочу… я прошу тебя быть моей женой. На всю жизнь… И в горе, и в радости, покуда смерть не разлучит нас.
— А как же… как же твоя невеста?
— Ты — моя невеста! Ты и только ты! Понимаешь? Веришь? Габби, ты веришь мне?
Она молча кивнула раз, другой, потом сама кинулась к нему на шею, обхватила изо всех сил руками, прошептала:
— О, Хэнк, я так люблю тебя… — И тихо заплакала.
Они долго сидели, прижавшись друг к другу, изредка целовались, изредка говорили что-то глуповато-нежное…
Наконец Хэнк предложил:
— Давай вернемся домой и скажем твоему отцу. Попросим, так сказать, родительского благословения.
— Подожди…
— Что? Почему?